Ознакомительная версия.
Стали приходить письма. О том, что жить можно, что государство заботится. Дали возможность снимать квартиру, деду разрешили работать – он был почтальоном. А прабабушка в ссылке скоро умерла.
Но я помню твердо и говорю со всей ответственностью – настроение было такое: советская власть наказала, но это наша власть, она не погубила, а дала возможность подняться на ноги. Думали, что советская власть в принципе ни при чем. Доносчик – вот кто виноват. Тот, кто оклеветал. Со мной специально об этом не говорили, но от меня ничего и не скрывали. Я знала все как член семьи.
Вернулись из ссылки через пять лет. Стали жить в Азове. Дедушка пошел работать сторожем на завод. Он не умел работать плохо. Он и на должности сторожа стал ударником. И однажды он приехал на слет ударников в Ростов, где мы тогда жили. Были заседания, приветствия, награждения, был торжественный обед в столовой. И можно было пригласить с собой гостей. Дедушка пригласил папу и меня. Сколько мне было лет? Десять или одиннадцать. Помню, что шла с гордостью и с удовольствием. Так была рада, так интересно, так весело, а главное – что это чествуют дедушку-ударника.
А вскоре после этого дедушку в Азове арестовали. То есть он исчез, и все. Ушел на работу и не вернулся. Бабушка нам сообщает: дед арестован, я хожу по всем тюрьмам с передачами, но нигде передачи не принимают, отвечают, что такого нет, – что делать? Мама с папой тоже пошли искать с передачами, но отвечали одно и то же: не числится. А потом в одной из тюрем вдруг говорят: он умер, всё, не ходите больше.
За что арестовали деда, никто не знает. Но ведь это был тридцать седьмой год, когда забирали всех высланных.
Только во время перестройки удалось узнать: дед был расстрелян.
Мама указывала во всех анкетах, что ее отец был выслан, а потом арестован. Но мне она сказала: Надя, ты об этом не пиши, это не твоя прямая семья, это моя семья, тебе признаваться не надо, а я всегда признаюсь и ничего не скрываю. Маму, несмотря на анкету, приняли в партию, только испытательный срок у нее был не год, как у всех, а два года. А я не писала. И вступая в партию, не написала. И страдала от этого. Говорила маме: надо признаться, нельзя скрывать, я перед партией чувствую себя виноватой. А она стояла твердо: ведь я всегда говорю всю правду, я, его родная дочь, партия знает, а ты не пиши, не губи себе жизнь. Я соглашалась не только потому, что мамины доводы были очень убедительные, но, конечно, из слабости тоже, из страха. Был страх, это правда.
Навеки вызванные в школу (https://goo.gl/5G0nJb).
Почему треугольник дети – родители – учителя до сих пор оказывается начерчен по лекалам воспитательных установок советского времени
Газета «Первое сентября» Опубликовано: 19.12.2011 г.
Многие проблемы воспитания детей, как известно, коренятся в собственном детстве воспитателей. И речь не только о педагогических стереотипах, но и о ментальных установках, заложенных в прошлом и влияющих на настоящее. Представления сегодняшних учителей, родителей, бабушек и дедушек в большей или меньшей степени, но сформированы все-таки советской школой. Как эти представления и установки воздействуют на отношения с детьми, на отношения семьи и школы? Об этом наш разговор с профессором Петербургского государственного университета Светланой Адоньевой.
Наши граждане, прошедшие опыт советской школы, во многом воспитывались на чувствах вины и страха. По формуле «советская власть тебе все дала», а ты не такой, как надо. Из моего детства мне твердо помнится именно это. Но ведь и сегодня ребенок, не соответствующий идеалу родительскому или учительскому, в глазах взрослых виновен и заслуживает если не наказания, то исправления… Именно эта установка, мне кажется, определяет многое в отношениях к детям со стороны школы и родителей.
Это те чувства, посредством которых происходит дисциплинирование. «Я буду делать так, как сказано, иначе меня не полюбят». Мне кажется, что эта конструкция «встроена» одинаково и в современных учителей, и в родителей. Родители сегодня с трудом понимают, что с ними происходит. С одной стороны, их как родителей воспитывают на докторе Споке: нельзя ругать детей, нельзя наказывать, нужно всегда быть «за детей». И матери защищают своих чад во всех ситуациях. Но при этом сами матери и отцы были воспитаны в системе, когда родитель (то есть родитель современного родителя) обязан был солидаризироваться с учителями в школе против детей. Травма, точнее, внутренний конфликт сегодняшних родителей, связана, как мне представляется, именно с этим. Родителей вызывают в школу, чтобы наказать. В прежние времена нередко вызывали с работы, и вызов родителя в школу – представьте себе шестидесятые, да и семидесятые годы – означал, что все будут знать, что у него в семье проблемы. Представьте себе такого отца, который знает, что вызов в школу означает и проблемы на работе. Он придет в школу, и ему объяснят, что он плохо воспитывает ребенка, а тем самым не прав перед государством. И он сливает гнев на своего ребенка, гнев, в основе которого лежит его собственный страх быть наказанным. Несколько поколений советских людей, вплоть до перестроечных, – продукты такого воспитания. Сейчас мы, родители, взаимодействуем со школой, а у нас внутри сидит эта конструкция. Как следствие – мы впадаем в разные крайности. Либо бунтуем и верещим на школу – от страха же, который в нас сидит, либо всеми мерами стремимся соответствовать. В любом случае наше общение с учителями – это не общение равных людей, которые заключили договор по поводу услуг в области образования. Тут включаются механизмы власти и подчинения, выдрессированные на определенном этапе. Задача учителя – учить, а не царить и карать, но родители подчиняются, потому что таковы усвоенные и теми и другими схемы поведения.
Очень тяжелая ситуация для ребенка: чуть что не так, и против него будут все – и учительница, и мама с папой. Как дети справлялись с ней: сопротивлялись или примирялись?
Как тогда, так и теперь есть дети, которые вполне вписываются в ситуацию. Дома они с удовольствием встают на табуретку и читают стихотворение для маминых и папиных гостей, удовлетворяя свои и родительские амбиции. Родители с гордостью предъявляют своего Васечку на табурете, не различая собственных и Васечкиных гордых чувств, отождествляясь. Школа поддерживает эту амбицию. Такие дети занимают место в первых рядах и с готовностью тянут руки для ответа. Чаще это девочки. Для них с детского сада существует жесткий выбор: либо ты царевна-снегурочка, либо ты – как все – снежинка. У мальчиков набор вариантов шире: кто мушкетер, кто космонавт, кто клоун, и между ними нельзя решить, «кто главнее». Если же дети сопротивляются всей этой ситуации, у них есть возможность внутренней эмиграции. Жить в своем мире, придумывать собственные истории. По возможности проявлять лояльность, чтоб тебя не трогали. Сбежать в свой мир, чтобы не было так травматично, – вполне нормальная тактика выживания в школе. А в советской особенно тяжело было до 5—6 класса, пока ребенок не вырабатывал собственные способы защиты и не находил альтернативы для социализации. Интересно в связи с этим рассмотреть роль дворцов пионеров и других внешкольных форм образования, которые давали отдушины. Не потому, что там не было такой системы, а потому, что там можно было стать другим, иметь иной статус. Может быть, в школе ты двоечник, а в кружке хорового пения прекрасно поешь. Психологически это должно было сильно помогать.
Идеология советской школы исходила из требований коллективизма. Во всяком случае, на словах. «Индивидуализм» – это было слово ругательное. Оказаться вне коллектива, противопоставить себя коллективу… Это было страшное обвинение. Но как в действительности обстояло дело с отношениями ребенка и коллектива? И как складываются обстоятельства в наше время?
Люди всегда хотят быть с людьми. Ты должен быть не один. Должно быть несколько таких же, как ты, чтоб тебе было хорошо. У человека есть базовые психологические потребности – в вовлеченности, в контроле и в открытости. Для того чтобы быть полноценной личностью, нужно иметь возможность искренне и открыто выражать свои чувства. Нужно знать, что и при каких обстоятельствах контролируешь ты сам и кто и при каких обстоятельствах контролирует тебя: точно понимать зоны собственной и чужой ответственности. Это необходимо, чтобы, с одной стороны, не быть виноватым за всех (вспомним риторику школы нашего детства – «вы все виноваты за то, что, например, в классе грязно»), с другой стороны, не ждать, что кто-то сходит к зубному врачу за тебя. А еще необходимо чувствовать себя нужным группе, быть вовлеченным. Если ребенок не находит такой вовлеченности в школе и в семье, он ищет ее и найдет в других местах. Ему необходимо найти группу, которая будет разделять его взгляды и увлечения. И это нормально. Современные дети, спасибо интернету, научились группироваться. Есть формы детской и подростковой самоорганизации помимо той системы, которая задана школой. Кто-то занимается шахматами, шашками, велосипедным спортом или бальными танцами. Нет больше мысли, что если ты неуспешен в школе, то неуспешен вообще.
Ознакомительная версия.
